Глава 1. Бык Самсон
Ранним утром в деревеньке около леса перекликаются петухи, еще прохладно и трава блестит от росы, все знакомо и спокойно. Вот коровы идут за молодым Сашком. Это новый пастух. Вот бабка Ульяна семенит по улице с корзиной, закрытой тряпочкой, по каким-то своим делам. Вот покачивается на телеге толком еще не проснувшийся Семен-горшечник, наверное, поехал глину копать. Как вдруг спокойное и тихое утро одним махом раскалывается от истошных криков.
- Пашка! Пашкааааа! Паааашка! – на улице сразу начинается суматоха. – Да иде ж она? Пашка!!!!
- Сынок, а чего, случилось что? – бабка Ульяна цепко ухватила летящего со всех ног паренька за рубаху, отчего тот чуть носом не пропахал пыльную дорогу.
- Ой, бабуся, не до тебя, пусти скорее! Там бык сорвался! – паренек помчался в сторону Пашкиного дома, а Ульяна со всех ног кинулась по дворам, разносить новость.
- Тетка Настасья, а Пашка где? – надежда на то, что самое непоседливое дитя в округе окажется утром дома, мгновенно растаяла утренним туманом. Пашкина мама Настасья развела руками.
- Да уж затемно убежала. Ты ж ее знаешь, Яша. А что случилось-то?
- Бык новый рыжий своротил столб, разметал забор на скотном дворе, вся скотина врассыпную, это ж зверь, а не бык. Скотники на крыше сидят. Никто помереть не хочет. А сегодня-завтра боярина ждем, а ну не загоним? Ой, беда! – Яшка схватился за голову. – И добро бы простой бык, а то какой-то англицкой породы, дорогущий. Его и тронуть-то страшно. Боярские слуги все попрятались как тараканы. А этот скот подлый ходит как барин, ревет, и все, что видит, рогами, рогами. Воз зерна, тварь, опрокинул. И валяется там, прямо в зерне! Да где же Пашка?
- Тут я, чего надо? – в дверях хмуро насупилась Пашка. Зеленый сарафан мокрый от росы, в косе мелкие сучки и еловые иголки, а в руках полная корзина белых грибков. С Яшкой говорить не хотелось, только вчера он прогнал ее со скотного двора, чтоб не вертелась под ногами, даже кнутом пригрозил, аспид.
- Пашка, выручай! Бык англицкий сорвался. Разворотил забор, ой, там что наделал! Сегодня-завтра боярина ждем, беда будет! – Яшка клял себя за вчерашнюю несдержанность всю дорогу, пока перебирался через реку, пока несся по улицам деревеньки, распугивая кур, и озадачивая деревенских баб. Пашка могла быть очень вредной, а он как назло, только вчера ее выгнал.
- И что? Вы там все умные, сами все знаете, вот и загоняйте, мне-то там делать нечего! – Пашка фыркнула, далеко обошла Якова, и, дойдя до мамы, передала ей корзину. – Вот, лес ближний прошла, там грибочки крепенькие. На похлебку, а то и на пироги, а? – умильно заглянула маме в глаза. Большая любительница маминых пирогов с грибами, Пашка начинала ходить за ними первая в деревне, еще весной, и заканчивала последней, когда уже начинало подмораживать. Если в лесу вырастал хоть один гриб, он был обречен на встречу с Пашкой. Весь чердак их избы был густо завешен связками сухих грибов.
- Пашка, ну прости меня! Выручай! – Яков знал, что придется уговаривать. Приказать что-то Прасковье Петровне, как уважительно некоторые в деревне, пряча улыбку, называли маленькую Пашку, могла только ее мама. Отец был кузнецом, его боярин забрал в город, и Настасья, Пашкина мама, мужа не видела давненько.
- Настасья Иванна, ну, вот поклонюсь в ножки. Пошли ты Пашку со мной! Видишь, куражится во всю!
- Паш, ну сходи, человек просит, а то еще перебьет скотину этот мучитель! – улыбнулась Пашке матушка.
Английский бык Самсон, выписанный боярином для улучшения породы, и правда уже замучил всех. По какой-то загадочной причине, подчинялся он только и исключительно Пашке. Как только ему приходило в голову, что мир вокруг много теряет от его отсутствия, он разносил в щепки столб, к которому был привязан, крушил забор, причем толщина столба и укрепления вокруг забора, роли не играли никакой, и шел в люди. Люди очень спешно шли от него, и прятались кто где. В прошлый раз, когда Пашка появилась на скотном дворе, бык вдоволь позабавился с поваром. Повар сидел на дереве и орал, дерево качалось от Самсоновых ударов рогами, мужики вокруг и рады были бы помочь, но подойти не решался никто, зная, чем все может закончится. Тогда, появившись около дерева, Пашка деловито позвала быка, и долго рассказывала ему какой он негодяй. Бык сокрушенно слушал. Потом, взяв быка за кольцо продетое в нос, она поволокла его обратно, на скотный двор. Огромная скотина, только что крушащая все вокруг, шла как кроткий теленок, вздыхая, когда Пашка опять принималась его отчитывать, видя новые разрушения.
- Пашка, я тебе обещаю, что никогда больше не прогоню тебя со двора! – Яшка клятвенно сложил руки, боясь думать, что там уже утворил этот рогатый негодяй.
- А с конюшни? Тоже не прогонишь? – Пашка невинно перебирала косу, вытягивая из волос мелкие сучки.
- Ниокуда! Ходи где тебе душе захочется! Пойдем только!
- Ладно уж. Сейчас! – Пашка подскочила к столу, приняла от мамы большую краюху хлеба, густо посыпанную крупной солью, и, завернув ее в чистую тряпицу, первая выскочила из избы.
Когда они перебрались через реку, и добежали до усадьбы, Яков прислушался:
- Чего-то тихо слишком!
- Так, может, загнали уже и без меня. – Пашка безмятежно разглядывала облака.
- Ага, жди. Кто к нему подойдет-то без тебя. Чем только берешь, непонятно. А! Вон они!
На дороге показался Самсон, который молча и неспешно трусил за тучным мужиком с всклокоченной бородой. Самсон не торопился. Он развлекался с самого утра, а этого человека гнал с особенным удовольствием. Во-первых, он ему не нравился, впрочем, как и все остальные, а во-вторых, на дерево этот конкретный мужик залезть не мог. Мужик бежал молча, сил на крик уже не оставалось, шапку он потерял еще на первом круге, проклятая тварь сопела за спиной, не отставая, вот сейчас он свалится и все!
- Сёма! – Бык остановился как вкопанный. Мужик рухнул на колени и на четвереньках шустро умчался в кусты, откуда только силы взялись! Бык медленно повернулся и, увидев Пашку, совершенно явственно заюлил. Голова опустилась, ноздри перестали гневно раздуваться, хвост повис, в глазах погас яростный дурной огонь.
- Был бы псом, уже бы на пузе вокруг ползал! – подумал Яшка, наблюдая за этой картиной на приличном расстоянии.
- Ты опять!!! Да как жеж тебе не стыдно! Совести нет! Ты что творишь, негодяй рогатый! Тебя как ждали-то, как встречали! Ах, аглицкая порода, ах стати, ах, ах! А ты! Бестолочь ты бессовестная! Может в англицких землях так и принято, уж и не знаю, а у нас, изволь вести себя прилично! Ух, аспид! – Пашка выдрала лебеду, росшую у дороги, и махнула ею на Самсона. – А ну пошел на место! Сколько человека гонял! – и возвысив голос. – Дядька Аким, ты живой?
- Не знаю ещё! – донеслось из кустов вместе со стонами.
- Вот видишь до чего ты человека ушатал, негодяй, пшел домой! – хлестнув огромную тушу лебедой, Пашка деловито его обошла, взялась за кольцо в носу, потихоньку погладив этот самый нос, и привычно поволокла Самсона на скотный двор. Самсон трусил следом, принюхиваясь к холщовой сумке, в которой, как он точно знал, была соленая краюшка.
- Ой, батюшки! – Пашка ахнула, увидав разрушения. – Сёма, да как ты такое сделал-то? Как ураган прошел!
- Уводи его, Пашка, дай Бог тебе здоровья и жениха хорошего! Уводи аспида! Тут дел на три дня, а на днях боярин-батюшка приедет! Ой, басурманский бык! – донеслось с ближайшей крыши.
Пашка подняла голову. Вся боярская дворня, которая в момент Самсонового побега, была во дворе, сидела на крышах и на деревьях, а кто был в службах, заложили двери чем под руку попалось и прятались там. Она деловито кивнула головой, и поволокла быка дальше.
- Погоди там. Пашка, погоди! Счас мы хоть столб поставим! Куда его вязать-то негодную скотину! – донеслось из открытого коровника.
- То иди, то погоди… – Пашка ворчала себе под нос, разворачивая Самсона и пристраивая его в тенистый уголок, рядом с копной сена. Она открыла сумку, достала сверточек и развернув чистую тряпочку, отломила кусок краюшки. Дала быку, и задумчиво пожевала сама. Самсон пыхтел рядом, застенчиво косясь вишневым глазом с длиннющими ресницами.
- Сейчас дам ещё! – Пашка отломила кусок хлеба и дала быку, тот слизнул краюшку, шумно вздохнул и принялся жевать.
- Пашка, веди негодяя! Вкопали столб! – Послышалось через некоторое время из коровника.
- Пошли Семеша, пошли, нагулялся, натешился уже, – Пашка вела быка, кроткого как ягненок, через обломки забора, порушенные двери коровника, мимо жмущихся к стенкам скотников, на которых Самсон мрачно покосился и многообещающе хмыкнул. Мол, ладно, погуляйте пока, я передохну и продолжим. Быка привязали, и быстро отошли. Потом застучали топорами, пытаясь как можно скорее восстановить проломленную Самсоном стену. Бык отдыхал. Он весело провел утро, угостился, и теперь наслаждался жизнью.
Пашка, выйдя из коровника закрутила головой, — Ой, сколько же всего развалил! Ладно, пора и домой.
- Пашенька, девонька, погоди милая! – со стороны телятника со всех ног неслась тетка Лукерья, маленькая, быстрая, кругленькая, она редко ходила медленно, всегда казалось, что катится веселый говорливый колобок. — Посмотри-ка, там телушка у нас какая новенькая! Беленькая, красавица! – ухватив Пашку за руку тетка понеслась обратно в телятник, Пашке оставалось только ноги переставлять. – Вот спасибо тебе, милая, вот спасибо, умничка, как ты этого безобразника останавливаешь-то? – и не ожидая ответа, дальше, — Телятушки так перепугались, шум-то шум, крики, ты поговори с ними касатка, поговори, тебя скотина слушает.
И это была правда. Пашку, по непонятно причине, любая животина слушала и слушалась. Одно время, ее даже подозревали в том, что она колдунья, ведьмачка. Помог местный батюшка, отец Даниил. Тогда заплаканная Настасья привела насупленную и сердитую Пашку в избу к батюшке, а за ней шло чуть не пол деревни. Люди кричали, что дело нечисто, как так, соплячке любой скот подчиняется, псы лютые, которым хозяева на вилах еду подсовывают, опасаясь ближе подойти, Пашку облизывают, свирепый барский жеребец, выкинувший главного конюха из стойла мощным ударом копыт, стал как вкопанный, когда Пашка ему приказала, только потому, конюх и жив остался. И вот после этого люди и не выдержали. Отец Даниил всех выслушал, а потом спросил у Пашки, как же у нее это получается. Маленькая русоволосая девчонка подняла голову и сказала:
- Каждая скотина хочет, чтобы с ней говорили по-доброму. А все кричат, да ругаются. Я просто разговариваю.
- Вот, ктож со скотом говорит? Точно ведьмачка! – расшумелись деревенские.
- Неправда! – Пашка стиснула кулачки, и шмыгая носом, торопливо начала объяснять батюшке: — Они ж тоже Богом сотворены, и раньше слова понимали и отвечали, а сейчас только понимают, а с ними не говорят. Думаете, им приятно? Вы же сами говорили, что раньше скоты все речь понимали и Адам с ними говорил.
Батюшке понял, что Пашка услыхала про жизнь Адама и Евы в Раю, и решила попробовать так же как Адам поговорить с животными.
- Параскева, девонька, так это же с Адамом только было, и в Раю, а сейчас-то мы грешные, так не можем.
- Конечно, мы так не можем, а они-то могут! – Пашка уверенно ткнула пальцем в пушистую полосатую кошку, выглядывающую из-за лавки. – Они-то безгрешные.
- Киса, милая, хорошая, — Пашка присела и поманила кошку, — Иди моя ласковая, иди моя маленькая. – кошка послушно подошла. Пашка погладила ее, и попросила, — Принеси мне, пожалуйста, котенка своего, покажи. – кошка глянула на Пашку, повернулась, ушла и через минутку принесла крошечного, полосатого, как его мама котенка. Вложила в Пашкину ладошку и села рядом.
- Вот, видите! – Пашка смотрела на батюшку снизу вверх, доверчиво показывая то, что кошка отлично ее понимает.
- Да что ж такое! Прямо у священника на глазах колдует! – завыли деревенские кликуши.
- Тииихаааааа! – отец Даниил был батюшкой спокойным и уравновешенным, голос повышал только по делу. А тут рявкнул так, что народ отступил подальше и смутился.
- Вы уж все рассудили и осудили? Нашли тоже колдунью! Знаете слова: «Каждому по вере его дается»? Вот Параскеве по вере ее и дано. Только и всего! Нет тут никакого колдовства! Дар у нее такой. Ты, вот Николай, умеешь руды в болоте сыскивать, может, тебя колдуном звать будем? А ты, Варвара Иванна, ниткой да иглой парсуны творишь, боярин царю дарил, тоже, может колдунья? Нет в девочке зла… – долго батюшка вразумлял паству, они уж и не рады были, что Пашку ругали. А закончил, обращаясь к Пашке, так, — Смотри, не возгордись!
- А чем? – наивно удивилась девчонка. — Этож не то, что парсуны шелком вышивать, это скотина меня понимает, я-то чего? – хохот деревенских, и слезы Варвары-вышивальщицы, которую умилили слова Пашки, смутили девчонку совсем, пробурчав что-то совсем сердитое, она отдала котенка кошке, и уткнулась в сарафан Настасьи.
С тех пор никто уже в колдовстве Пашку не подозревал, но даром ее пользовались часто и с удовольствием. Правда, человек, жестоко обращающийся со скотиной, становился Пашкиным недругом, и мог за это прилично поплатиться. Никто так и не сумел доказать, но вся деревня была точно уверена, что это именно Пашка подбросила дрожжей в нужник Сеньке-бобылю, который смертным боем бил приблудную собачонку просто за то, что она к нему на двор зашла. Произошло это в жаркую пору, содержимое нужника разбухло от дрожжей, и утром Сенька обнаружил приплывший нужник прямо у своего крыльца. Кроме самого строеньица, приплыло еще много всякого неприятного, и Сенька был вынужден пару недель жить у кума, пока дожди не смыли все лишнее с его двора.
Чуть живую собачонку подобрала, разумеется, Пашка, она же выходила ее, и Настасья разрешила оставить бедолагу у них. Мелкая, остроносая, похожая на верткую лисичку, рыжая псинка, названная Лиской, сторожила лучше десяти цепных кобелей. Маленький размер Лиски компенсировался дружбой с огромным кобелем Бураном, который жил в будке во дворе Пашкиного дома. Если кому-то неразумному приходило в голову, зайти без спросу во двор, и чего доброго, яблоки обтрясти в саду, молчаливую и пронырливую Лиску он мог и не заметить, но не обратить внимания на Бурана, было уже невозможно. Когда же к этой паре присоединилась Сливка, то встреча с этой компанией становилась делом и вовсе провальным. Сливку Пашке подарили за ненадобностью. Когда у жены старосты начала прошлой зимой пороситься свинья, хозяев дома не было, они отправились на крестины, а когда вернулись, то выяснилось, что один поросенок не дышит, и уже похолодел. Пашку, которая тоже на крестинах была и возвращалась домой мимо дома старосты, и одарили таким подарочком, смеха ради. А Пашка, сунула холодеющую свинку за пазуху, и со всех ног, поскальзываясь, добежала до дома, и с плачем сунула белое поросячье тельце маме.
- Не реви, иногда, бывает, можно и отогреть! Давай лохань! – скомандовала Пашкина мама.
Они грели поросенка в теплой воде, терли ее и сжимали ребрышки, пока не шевельнулся розовый пятачок и не приоткрылся мутноватый глаз. Потом уже выяснилось, что свинка очень умная, заводная и игривая, очень любит покушать, и точно знает, что надо по нужде проситься из избы. Старостиха потом жалела, но подарки обратно не забирают, тем более, что подарили дохлого поросенка, а то, что она оказалась живой, в том заслуги старостихи никакой не было. Вся деревня интересовалась, сколько же ещё свинья будет жить в избе, но, каждый, приходя полюбопытствовать, обнаруживал исключительную чистоту и избы и свинки, названной Сливкой за белизну и чистоту, которая стремительно росла, играла с собаками, и, похоже, себя тоже чувствовала собакой. По крайней мере, забравшийся на дерево деревенский пропойца Пронька, утверждал, что когда он без спроса зашел в кузнецов дом, его выгнала оттуда именно свинья, клацая зубами, гнала во двор, там встретили ещё две собаки, и все, дружно загнали на дерево и не спускали, пока хозяйка не пришла.
- Говорю, три там собаки, три! А что одна из них свинья, так она из них худшая собака! Она бы и дерево перегрызла! – рассказывал много настрадавшийся на дереве Пронька всем, кто готов был его слушать.
Пашка охотно успокоила всех телят, переходя от одного перепуганного малыша к другому, глядя курчавые лобики, и напевая что-то вроде колыбельной. А потом, получив увесистый кусок масла, завернутый в лопуховые листья, в благодарность, отправилась домой.